Краткое содержание Абрамов Трава-мурава для читательского дневника, читать краткий пересказ онлайн

Краткое содержание Абрамов Трава-мурава для читательского дневника

Трава-мурава – это цикл коротеньких рассказов, написанных Ф. Абрамовым в период с 1955 по 1980 гг. Каждый из них мал по объему, но емок по содержанию. В любой из миниатюр – небольшая история из жизни сибирской деревни.

«Родное пепелище» кратко

У старой Еремеевны дом, построенный еще ее отцом, стоял на краю деревни. Очень неудобно стоял: воду носить было далеко, да в гору. Зимой дороги в тот конец нет. И посоветовала она сыну выстроить новый дом в центре – хватит, мол, я всю жизнь промучилась, а ты переезжай. Новое жилище удалось на славу. Мать поселили в лучшую комнату. Но почему-то она стала хворать, и привезенные из района доктора не смогли ей помочь.

Зиму Еремеевна пролежала, выпила множество всяких лекарств, а весной попросила сына отвезти ее на старое пепелище, перед смертью на родное подворье посмотреть. Привез он ее туда, посидела бабка на бревнышке, напилась воды из своего колодца, стало ей лучше. На другой день отправилась туда своим ходом, и теперь не проходит и дня, чтобы она не навестила свое родное пепелище.

«Лучшее лекарство» Абрамова кратко

Антон Егорович заболел. Доктор выписал больному много разных лекарств. Маленький внук спросил деда, какое же лекарство самое хорошее. Дедушка объяснил ребенку, что лучшее средство не тут, оно в сарае. Мальчик предложил сходить за ним, но дед сказал, что взять лекарство может только сам, потому что это – работа.

Кое-как с помощью мальчонки дополз он до сарая, взялся за топор и стал помаленьку сколачивать сани, которые начинал делать до того, как слег. И ведь Егорычу стало легче! За ужином он с аппетитом ел и вскоре совсем выздоровел.

«Ради памяти о себе» краткое содержание

Семидесятипятилетний старик. С войны вернулся без левой руки и искалеченной правой. Но это не помешало ему вырастить восьмерых детей, построить дом. А под старость этот неугомонный человек задумал выкопать пруд. И работает каждый день, вот уже пять лет. Из инструментов – лопата да корыто с веревкой. Зимой силы копит. Еще помогает ему мечта: сделать пруд и память о себе оставить.

Эта книга на примере простых людей из российской глубинки учит тому, что любовь к своей малой родине, труду, преданность мечте дают силы жить полноценно и счастливо.

Читать краткое содержание Трава-мурава. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Абрамов. Краткие содержания произведений

Алька
Безотцовщина
Братья и сёстры
Две зимы и три лета
Деревянные кони
Дом
Жила была семужка
Материнское сердце
Несмышлёныши
О чем плачут лошади
Пелагея
Поездка в прошлое
Пути-перепутья
Собачья гордость
Трава-мурава

Картинка или рисунок Трава-мурава

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

В произведении на суд публики представлена вся жизнь Человека. Действие разворачивается от момента рождения Человека до самой смерти. Он будет идти по жизни, как по лестнице, каждый раз поднимаясь на новую ступеньку.

Орел свил гнездо и в нем породил орлят. Столкнувшись с неблагородными людьми – орла с рыбой в когтях закидали камнями

Главный герой романа – Николас Эрфе, от его имени и ведется повествование. Отслужив в армии, он поступает в Оксфорд и рано теряет родителей в авиакатастрофе. На оставшиеся от родителей немногочисленные сбережения он покупает поддержанную машину

Страшная ситуация показана в рассказе – мор коров. Несчастные телята погибают от своей чумы, а пастух Григорий не может им помочь. Приезжают владельцы животных, сокрушаются, пастух чувствуют свою вину

Степанчиково – имение Ростанева Егора Ильича. Овдовевший отставной полковник жил тут с матерью, сестрой и дочерью. Кроме того, с ними под одной крышей жил Фома Опискин, который своей лестью и умением толковать сны втёрся в доверие к женской половине дома.

Трава-мурава (Абрамов)

Содержание

1 Родное пепелище
2 Взапятки посмотрю
3 Бобёр-хозяин
4 За словами к бабушке
5 Лучшее лекарство
6 Когда с богом на «ты»
7 Трясогузка
8 Авагор и Шавагор
9 Гипербола
10 Офимьин хлебец
11 Родное гнездо
12 Зарок блокадницы
13 Анна Степановна и Анюша
14 Ради памяти о себе
15 Слово помогло
16 А не устроить ли лето?
17 Лёнька будет механиком
18 На тему воспитания
19 Шама
20 Как Нина вылечила сына от жестокости
21 Если пожалеть птицу
22 Дала слово
23 Мать художника
24 Секрет врачевания

Родное пепелище [ ред. ]

Раньше Еремеевна жила на отшибе, «в верхнем конце» села. Жить там было неудобно — вёдра с водой приходилось в гору тащить, летом комары заживо съедали, зимой — бездорожье.

Три года назад сын Еремеевны переехал «в серёдку гнезда людского» и мать перевёз, отвёл ей отдельную комнату в новом доме, но та в новых хоромах не прижилась, заболела.

Проболев всю зиму, Еремеевна велела сыну отвезти её к старому жилью — перед смертью попрощаться. Села она на брёвнышко, оставшееся от разобранной избы, попила воды из родного колодца, и полегчало ей.

На следующий день Еремеевна дошла до старого подворья сама, и с тех пор ходит туда каждый день.

Взапятки посмотрю [ ред. ]

Больше всего старуха Глинковская любила ходить в лес. Под старость ноги её ослабли, ходить по грибы и ягоды она уже не могла, но когда домашние или соседи собирались в лес, Глинковская сама будила их рано утром и провожала, стоя на крыльце и приговаривая: «Идите, идите, а я вам взапятки посмотрю».

Бобёр-хозяин [ ред. ]

Рассказчик шёл по лесу со старым охотником. Выйдя к реке, охотник показал рассказчику бобровую плотину. Построил её очень хозяйственный и умный бобёр.

Да, вот как жизнь устроена. Мы думаем, только середь людей — хозяин, не хозяин. Нет, парень, и звери на разный манер.

Бобёр, живущий по соседству, был «дурак дураком» — поднял уровень воды в плотине сразу на два метра, и все кусты, которыми должен был питаться, затопил. Кустарник от этого высох, и теперь глупому бобру придётся новую нору строить. Бобёр-хозяин не таков, он воду понемногу поднимает, так, чтобы еды на год хватило, и пользуется своей плотиной больше десятка лет.

Такими же бывают и лоси. Один аккуратно мелкий сосняк объест, чтобы на будущее осталось, а другой всё поломает, разорит — «на всё ему наплевать».

За словами к бабушке [ ред. ]

Рассказчик беседует с женщиной. Та говорит, что теперь все со своими хворями к фельдшеру идут, а вот раньше лечились словами бабки Митрофановны. Отец женщины, бывало, даже похмелялся словами. Когда с утра болела голова, он посылал дочерей с ведёрком или ковшиком к Митрофановне. Зачерпнёт бабка водички из ушата, пошепчет над ней, отец ту воду выпьет, и головной боли как не бывало.

Лучшее лекарство [ ред. ]

Антон Егорович, всю жизнь мастеривший для колхоза сани, заболел. Врач из районной больницы выписал старику кучу лекарств. Теперь Антон Егорович проводил дни дома, с маленьким внуком.

Однажды внук спросил деда, какое лекарство самое лучшее. Антон Егорович ответил, что это лекарство находится в сарае и называется работой. Тогда внук подставил жиденькое плечико, дед опёрся на него, кое-как дополз до сарая и пристроился доделывать сани, которые начал мастерить ещё до болезни.

И старику полегчало. Вечером он поел с аппетитом, а через неделю совсем поправился.

Когда с богом на «ты» [ ред. ]

Поля Манухина познакомила бабушку с женихом. Бабушка приняла его «по всем правилам северного гостеприимства» — стол накрыла, бутылочку выставила. Только одно не понравилось Поле: бабушка сразу же начала называть жениха на «ты», а ведь он — школьный учитель, городской, образованный человек.

Поля сделала бабушке замечание. Та ответила, что она с детства с самим богом на «ты» разговаривает, а с человеком тем более можно.

Трясогузка [ ред. ]

Самым близким человеком бездетного Ивана Васильевича всегда был племянник Геннадий. Раньше маленький Генка ни на шаг от дяди не отходил. Однажды Иван Васильевич увидел, что возле крыльца скачет маленькая птичка-трясогузка, не долго думая схватил ружьё и убил птаху. Генка увидел это, закрыл лицо ручонками и с плачем убежал.

С тех пор отношения между племянником и дядей разладились. Как ни старался Иван Васильевич, вернуть любовь Генки так и не смог. Из-за этого и в деревню начал приезжать не каждый год.

Авагор и Шавагор [ ред. ]

Собеседник рассказчика жалуется, что «война подкосила людей-то», народ выродился, обмельчал. Он вспоминает братьев-богатырей Авагора и Шавагора, которые жили когда-то на Пинеге — один на одной горе, второй — за четыре километра от него, на другой.

Авагор к брату в гости на лодке ездил — раз оттолкнётся, а «лодка на сто метров вперёд летит». За топором же или другой нужной вещью и вовсе не надо было ездить — братья просто перекидывали их друг другу с горы на гору. Вот какие богатыри в старину на земле жили!

Гипербола [ ред. ]

Старый учитель вспоминает о своей учёбе в гимназии провинциального городка. Бюджет гимназии был наполовину казённый, наполовину благотворительный. Одним из богатейших благотворителей был полуграмотный купец, который очень любил присутствовать на экзаменах.

Старому учителю выпал билет «Животные Африки», он начал перечислять, дошёл до бегемота и сказал, что это животное обитает в воде и «съедает за раз воз сена». Купец посчитал, что воз сена слишком много даже для бегемота. Один из учителей шепнул ему на ухо, что это — гипербола, на что купец ответил: «Читал, читал. Гиперболу-то я знаю. Та и три воза съест».

Офимьин хлебец [ ред. ]

Офима вспоминает, как всю войну кормила односельчан хлебом из мха. Однажды увидала она красивый белый мох, высушила его, смолола. Из этой муки получился вкусный хлеб. Потом Офима показала место, где рос мох, соседкам, те тоже хлеба напекли и всю войну горя не знали.

Теперь-то Офиму в селе клянут — у всех желудки больны от её хлебцев. Офима считает это несправедливым — «бог одной буханкой всех людей накормил — сколько молитв, сколько поклонов», а про неё с амвона не поют.

Родное гнездо [ ред. ]

Степан Григорьевич переселился из хутора в центр села, сыновья ему дом поставили. Жить в центре было удобно, магазин, почта, сельсовет, медпункт — всё рядом.

Первые две недели старик был доволен, а потом начал каждый день ходить на высокий холм и со слезами смотреть за реку, «где ещё недавно стоял его родной дом, дымилась старая, ещё отцом битая печь».

Зарок блокадницы [ ред. ]

Рассказчик слушал беседу о неустроенности, бедах и болезнях современной жизни. Все вздыхали, охали, даже плакали, только старая блокадница Наталья Александровна улыбалась. Пережив блокаду, она дала себе зарок: никогда не плакать.

Грех великий плакать, кто пережил блокаду да войну.

Анна Степановна и Анюша [ ред. ]

Анна Степановна и Анюша — подружки, при этом Анне Степановне четырнадцать лет, а Анюше — за шестьдесят. В деревне эта дружба никого не удивляет.

Среди ровесников Анна Степановна всегда была заводилой, а взрослых девочка покорила «своим умом да смекалкой» — обо всём у неё есть своё собственное мнение. Поэтому и зовут её земляки по имени и отчеству.

Ради памяти о себе [ ред. ]

Семидесятипятилетний старик — инвалид войны, безрукий, слепой и глухой. За свою жизнь он построил каменный дом, вырастил восьмерых детей, но этого ему мало, он начал копать пруд и занимается этим уже пять лет, вручную, с весны до осени, каждый день, в любую погоду. Силы старик копит зимой. А ещё силу ему даёт мечта вырыть пруд, оставить память о себе.

Слово помогло [ ред. ]

Павла Северьяновна, продавщица из ларька, опоздала на работу. Пришедшему за стамеской рассказчику она пожаловалась, что пришлось долго возиться с мужем, который напился накануне вечером. Дочери, «две крупнотелые девицы-школьницы», ещё спали, и тревожить их Северьяновна не смела — она вышла замуж за вдовца и девочки были ей не родные. Заставишь работать — живо люди оговорят.

Рассказчик разозлился и как следует отчитал Северьяновну за то, что из девиц белоручек растит. Через десять дней рассказчик снова встретил Северьяновну, и та радостно сообщила, что дочерей её словно подменили. Оказывается, одна из девиц увидела, как рассказчик, известный писатель, ругал их мачеху, и узнала, за что. С этого дня девицы начали во всём помогать Северьяновне.

А не устроить ли лето? [ ред. ]

Рассказчик вспоминает, как во время длинных северных зим его мама начинала скучать по лету. Тогда отец рассказчика приносил из леса еловую хвою, ветки вербы, берёзы и укладывал всё это на печь, а мама согревала самовар на шишках и можжевеловых ягодах, и скоро в доме начинало пахнуть летним, прогретым солнцем лесом.

Лёнька будет механиком [ ред. ]

У знакомого рассказчику писателя был четырёхлетний сын Лёня. Однажды карапуз разобрал замок от входной двери. Писатель отнял у него все детали и отложил в сторону, собираясь починить замок чуть позже.

Разобравшись со срочной работой, писатель вспомнил о замке и с изумлением обнаружил, что четырёхлетний Лёня починил его сам. С тех пор писатель всем говорит, что его сын будет механиком.

На тему воспитания [ ред. ]

Виктор Васильцов три года воспитывал племянника Вальку. К семнадцати годам тот «стал законченным прохвостом». Васильцов спросил Вальку, откуда он «набрался всякой мерзости и пакости», и племянник заявил, что всему научился у дяди.

Васильцов, воспитывавший племянника на конкретных примерах, недоумевал: почему он отбросил всё хорошее, а всё плохое взял на вооружение.

Шама [ ред. ]

У двухлетней девочки было «необыкновенно повышенное чувство самоутверждения». Она недавно научилась говорить, и её любимым словом стало «шама» — сама.

Однажды девочка вместе с мамой попала в гости к состоятельным и бездетным родственникам. Обследовав их квартиру, и убедившись, что её дом гораздо скромнее, девочка подумала и заявила: «Зато у вас девочков нету», чем и взяла верх над изумлёнными родственниками.

Как Нина вылечила сына от жестокости [ ред. ]

Сын Нины, Алёша, с детства рос жестоким — отрывал крылья у бабочек, убивал голубей, давил гусениц. Повлиять на мальчишку Нина не могла. Однажды Алёша раздавил большого муравья. Нина сказала, что у этого муравья были дети, и теперь они умирают от голода, потому что некому принести им еды, а мама их, возможно, давно уже умерла.

Вот потому-то и надо хорошо относиться ко всяким букашкам, зверькам. Все они такие же живые существа, как ты. И всем им больно. И все они хотят есть.

Алёшу потрясла эта история. Он долго ревел ,а потом стал защитником и другом всего живого.

Если пожалеть птицу [ ред. ]

Однажды зимой Ирина нашла на подоконнике своей комнаты голубку с вывихнутой лапкой. Птица жила у неё две недели, потом её лапка зажила и голубка улетела.

С тех пор прошло семь лет. Каждый день благодарная голубка прилетает к Ирине на подоконник и часами смотрит в окно.

Дала слово [ ред. ]

К рассказчику приехала приятельница из Финляндии по имени Пулму, большая театралка. В театре как раз шёл спектакль, который Пулму хотела посмотреть, но она отказалась, потому что вечером обещала зайти к знакомой старушке.

Рассказчик начал уговаривать её отложить визит — к старушке можно и завтра сходить, а спектакль специально для неё никто ставить не будет. Пулму решительно отказалась нарушить своё слово.

Мы, финны, маленький народ, и по каждому из нас судят о всей Финляндии . Поэтому каждый из нас обязан вести себя достойно.

Мать художника [ ред. ]

Все дети женщины пристроены, и только у одного из них, художника, нет ни работы, ни квартиры. Женщина не понимает, что этот её сын — самый счастливый.

Секрет врачевания [ ред. ]

Болгарский старик-лекарь лечит «по глазам». Посмотрит в глаза и тут же скажет, какая у человека болезнь и чем её лечить.

В сорок лет этого лекаря одолевало множество болезней. Врачи не помогали, он сам начал изучать народную и восточную медицину, и вывел для себя три секрета врачевания: будьте чистыми в мыслях, желаниях; будьте чистыми в поступках; будьте чистыми в пище.

Трава мурава краткое содержание рассказов из сборника – читать онлайн

ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ АБРАМОВ

ТРАВА-МУРАВА

«Трава-мурава» – это цикл коротких рассказов, над которыми Федор Абрамов работал около 30 лет (1955—1980). Короткие рассказы, включенные в книгу, знакомят читателя с яркими характерами, народной жизнью – в их трагическом звучании, в смешении героического и будничного, прекрасного и преступного, доброго и злого.

В любимом цикле писатель создал целое созвездие чистых, праведных душ. В большинстве своем – это люди рядовые, простые, незаметные, как травка-муравка. Но вместе с тем это люди не заурядные, а одаренные самым высоким талантом – человечностью, добротой, чистотой помыслов, любовью к земле, к своему делу и в первую очередь высокой совестливостью, состраданием, верностью слову.

РОДНОЕ ПЕПЕЛИЩЕ

– Куда это, Еремеевна, с чайником?

– На дачу. Не слыхал разве, у меня дача завелась?

Дача, дача. Это суседи так зовут, а я-то: татино пепелище. Три года назад Митрий переехал в середку деревни – надоело жить-то на отшибе. У нас, в верхнем конце, сам знаешь, и вода далеко – кажное ведро надоть в гору, и комары летом – заживо съедят, а зимой опять дороги к нам нету, болотом ездим. Там теперь главный-то тракт у нас, где молотилки, да пилорама, да мастерские.

Сама, сама парню-то посоветовала переехать. Буде, говорю, я помучилась, а ты давай в середку гнезда людского. Переехали. Дом Митрий построил – не знаю, есть ли лучше-то во всей деревне. Варанда, наверху избушечка, три комнаты, мне комната отведена. “Мама, говорит, ты всю жизнь в старье жила, покрасуйся хоть на старости, хоть под конец жизни свет увидь”. А я знашь как в хоромах-то новых стала жить? Заболела. Какая-то болезнь пристала – сохну, аппетиту нету, и все на лежку, все на лежку тянет.

Митрий – не последний человек в деревне – дохтуров из района вызвал. Те наехали со всякими лекарствами. “Что, бабка? Чем болешь?” Надавали всяких порошков. Нет, не лучше. С фунт але боле за зиму выпила. Ну весны дождалась, вези, говорю, парень, матерь на старо пепелище. Хочу, говорю, перед тем, как глаза закрыть, на свое подворье поглядеть.

Ну приехали. Посидела я на бревнышке – изба раскатана, дом раскатан, потом попила водички из своего колодца. Мне и лучше. Я назавтра сама встала да и пошла. Вот с тех пор и хожу чуть ли не кажный день. У людей как бы робить да как бы что сделать, а я с утра чай пить на свое подворье. Митрий от дождя и сараюшку поставил. “Делай, мати, как тебе надобно, хоть каждый день ходи на свое подворье чай пить, только не помирай”.

ВЗАПЯТКИ ПОСМОТРЮ

Глинковская старуха превыше всего любила лес. Люди, бывало, в церковь, а она в лес.

Под старость обезножела. Но каждый раз, когда домашние или соседи шли в лес, выходила на крыльцо проводить их. Даже сама будила их, торопила, посылала в лес пораньше, пока роса не обсохла. И при этом каждый раз приговаривала:

– Идите, идите, а я вам взапятки посмотрю.

БОБЕР-ХОЗЯИН

Идем по лесу со старым охотником. Впереди – просвет.

– Сейчас потише. Речка будет, а на речке плотина бобровая. Может, и самого бобра еще увидим. Нет, не увидим. Тихо этот бобер живет. Хозяин. Все у него в аккурат.

Да, вот как жизнь устроена. Мы думаем, только середь людей- хозяин, не хозяин. Нет, парень, и звери на разный манер.

Вот за тем мысом бобер живет. Дурак дураком. Корму – ивняка, березы было на десять – одиннадцать лет. Живи припеваючи. А он что сделал? Плотину сразу поднял на два метра – сколько поел не поел затопленного кустарника – тот обсох за год. А раз обсох – все: ищи другое место да строй новую нору.

А умный-то бобер, хозяин-то который, он до десятка лет, а то и больше одной плотиной пользуется. Как пользуется-то? А по-хозяйски объедает. Сперва маленькую плотнику поставит, чтобы вода залила берег – чуть-чуть, чтобы ровно на год еды (кустарника) хватило. Объел осинку, березу, ивняк затопленный, снова приподымал плотину, и так раз десять. Так делает-то хозяин-бобер.

То же и лось. Иной пройдет мелкий сосняк как хозяин, объест столько, сколько надо. А другой весь поломает. Шлепает, пасть не закрывши, – на все ему наплевать.

ЗА СЛОВАМИ К БАБУШКЕ

– Теперека всё к фершалице. По случаю и без случая. Чирей вскочил – к Маньке, брюхо заболело – к Маньке. А у нас, бывало, отец даже похмелялся словами. Утром проснется, голову не поднять.

– Девки, сходите за словами к Митрофановне.

Мы возьмем ведерко але ковшик – побежали.

– Бабушка, выручай тятю, голова разламывается с похмелья.

Бабушка зачерпнула водички из ушата, чего-то пошептала: идите с богом.

Тятя выпьет весь ковшик до капельки, только крякнет:

– Ну вот теперь и я человек.

ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО

Антон Егорович, великий труженик, из тех, на ком держался колхоз, заболел. Местный фельдшер и вызванный из райбольницы врач навыписывали старику кучу всяких лекарств. Да еще дочери из города прислали.

– Дедушко,- спросил маленький внучек, с которым обычно Антон Егорович коротал дома дни,- а какое лекарство всех лучше?

– В сарае? Дак давай я сбегаю.

– Не принести тебе, родимый. То лекарство работой называется, и взять его могу только я.

– Ну дак давай обопрись на меня да пойдем в сарай.

Старик попервости в шутку (надоело маяться целыми днями в душной избе) оперся на жиденькое плечико внука, потом кое-как не без его же помощи дополз до сарая, пристроился к начатым незадолго до болезни саням (он всю жизнь делал для колхоза сани), кое-как взял в руки топор и начал постукивать.

И вот, что вы думаете, полегчало старику: вечером в тот день он впервые за две недели поел, а еще через неделю и совсем поправился.

КОГДА С БОГОМ НА “ТЫ”

Поля Манухина привела к своей бабушке жениха, учителя средней школы, знакомиться.

Бабушка приняла жениха любимой внучки с открытой душой, по всем правилам северного гостеприимства. Все, что в доме есть, даже бутылочку, на стол выставила, Одно не понравилось Поле: бабушка с первых же слов стала называть жениха на “ты”. Поля терпела-терпела да и решилась наконец:

– Бабушка, Виктор Викторович,- она нарочно назвала жениха по имени и отчеству, чтобы посильнее пронять бабушку,- из города, а в городе не принято людей с первого раза называть на “ты”.

– Ничего,- ответила бабушка,- стерпит. Я с малых лет с самим господом богом разговариваю на “ты”, дак уж с человеком-то, думаю, можно.

ТРЯСОГУЗКА

Не сложились у Ивана Васильевича отношения с племянником. И это до слез было обидно. Своих детей у Ивана Васильевича нет, племянник Геннадий – самая близкая родня, а вот нет душевной близости, и все тут. По этой причине Иван Васильевич и в деревню-то стал ездить не каждый год.

А было, было время, когда маленький Генка ни на шаг не отступал от дяди.

Утром дядя просыпается, невестка, мать Генки, ушла на колхозную работу, а он, мальчишечка, в избе жарко, терпеливо сидит и ждет, когда проснется дядя.

И весь день до позднего вечера, как хвостик, неотлучно таскается за ним.

И так было до тех пор, пока Ив. Вас. однажды не расстрелял трясогузку.

Трясогузочка резвилась, перебирая своими палочками, возле крыльца, на песочке вышивала свои узоры. И вот Ив. Васильевич, недолго думая, схватил в коридоре ружьишко и выстрелил.

Генка посерел, а потом вдруг закрыл ручонками глазки и с плачем, с рыданьем побежал на задворки.

Неужели вот эта трясогузочка встала между Ив. Вас. и племянником?

С тех пор, что ни делал Иван Васильевич, чтобы вернуть былую любовь племянника, но все напрасно.

АВАГОР И ШАВАГОР

– Мелкий пошел народишко. Морошка. Война подкосила людей-то. Голод-то этот затяжной. После войны ребят в армию надо брать – слезы: не вытягивают ростом. Специально на откормку ставили.

А какие раньше-то богатыри на Пинеге жили! Слыхал про Авагора-то да Шавагора? Два брата были. Один на Авой горе жил – километра два повыше Верколы. Там и доселе борозды от полей видать. А другой – у Шавой – ниже деревни два километра.

И вот Авагор все к брату на лодке ездил в бане мыться. Раз шестом толкнется – лодка на сто метров вперед летит. А то опять хватится который – топора под рукой нету: “Брат, кинь-ко мне топорик!”

И кидали. С горы на гору кидали. За четыре версты.

Вот какие на нашей земле люди-то в старину жили!

ГИПЕРБОЛА
(Рассказ старого учителя)

Гимназия в провинциальном городке. Бюджет: половина от казны, половина – благотворителей.

Одним из первых благотворителей был полуграмотный купец, первый богатей города. Он любил наведываться в гимназию и с особенным удовольствием присутствовал на экзаменах.

Старому учителю, тогдашнему ученику гимназии, из бедной, в прошлом чуть ли не крепостной семьи, учившемуся на казенном коште, выпал на экзамене билет: “Животные Африки”.

Учитель заплетающимся языком перечисляет животных и в их числе называет гиппопотама (тогда бегемотом не называли).

– Этот гиппопотам живет в воде и съедает зараз воз сена.

– Ну это ты, голубчик, загнул,- говорит купец.

Учитель гимназии ему шепчет на ухо:

– Так это же, ваше сиятельство, гипербола.

– Читал, читал. Гиперболу-то я знаю. Та и три воза съест.

0ФИМЬИН ХЛЕБЕЦ

– Справедливости на земле нету. Бог одной буханкой всех людей накормил – сколько молитв, сколько поклонов. Я еще маленькой была, отец Христофор с амвона пел: и возблагодариша господа нашего, единым хлебом накормиша нас. А про меня чего не поют? Я не раз, не два свою деревню выручала. Всю войну кормила. Мохом.

Раз стала высаживать из коробки капустную рассаду на мох. Смотрю: ох какой хорошенькой мошок! Чистенькой, беленькой. А дай-ко я его высушу да смелю. Высушила, смолола. Ну мука! Крупчатка! В квашню засыпала, развела, назавтра замесила (мучки живой, ячменной горсть была), по сковородкам разлила – эх, красота!

Ладно. В обед, на пожне, достаю, ем – села на самое видное место. Женки глаза выпучили – глазами мои хлебы едят. “Офима, что это?” – “А это, говорю, мука пшенична моей выработки”. Дала попробовать – эх, хорошо! “Где взяла? Где достала?” – “На болоте”. Назавтре все моховиков напекли – ну не те. Скус не тот. Опять: сказывай, где мох брала. Я отвела место на болоте – всю войну не знали горя. Уродило не уродило – мы сыты.

Думаешь, мне благодарность была? Спасибо сказали? Тепере-ка клянут. У всех желудки больны. От Офимьиного хлебца, говорят. От моха.

РОДНОЕ ГНЕЗДО

Степан Григорьевич последним перебрался из С. в большое село – не стало больше сил жить на хуторе: ведь зимой только и ходу из С, что на лыжах.

Сыновья, не последние люди в районе, поставили отцу дом в самом центре села. Удобно. Все под рукой, все рядом: магазин, почта, сельсовет, медпункт. И первые две недели старик нахвалиться не мог новым житьем. А потом стали замечать: у Степана Григорьевича одна дорога каждый день – в верхний конец села.

Выйдет на крутой угор, встанет возле старой лиственницы и часами со слезой на глазах смотрит за реку, на зеленый запустевший бережок, где еще недавно стоял его родной дом, дымилась старая, еще отцом битая печь.

ЗАРОК БЛОКАДНИЦЫ

Заговорили о неустроенности, о бедах сегодняшнего бытия, о всевозможных недостатках, о болезнях, которые косят людей, — что за жизнь? Что за век?

Кое-кто вздохнул, кое-кто охнул, а кое-кто даже слезу пустил. И только одна старая Наталья Александровна невозмутимо улыбалась.

— После войны я ни разу не плакала. Грех великий плакать, кто пережил блокаду да войну.

АННА СТЕПАНОВНА И АНЮША

– Где побывала, Анна Степановна? Не у подруженьки своей?

– У нее, у Анюши, — отвечает бойко Анна Степановна.

При этом что удивительно: Анне Степановне всего четырнадцать лет, а ее подруженьке давно уже перевалило за шестьдесят.

Но это решительно никого в деревне не смущает — ни старых, ни малых. Так уж сумела поставить себя эта девчонка смала: у ровни она всегда была заводилой, а взрослых опять купила своим умом да смекалкой. Обо всем у нее свое суждение, о каждом человеке свое мнение.

Вот и отличили ее земляки, вот и величают с малых лет по имени и отчеству.

РАДИ ПАМЯТИ О СЕБЕ

75 лет. Старик. И, что называется, круглый инвалид войны, левой руки нет по локоть, на правой два пальца — большой и указательный. Вдобавок к этому еще почти совершенно слепой и абсолютно глухой.

Но что за человечище этот старик!

Вырастил восемь детей, построил дом каменный, — кажется, и этого немало. Нет, на старости лет принялся за пруд. И вот уже пять лет с весны до поздней осени делает пруд. Вручную. Лопата, цинковое корыто с лямкой — и больше ничего. Нет, еще упорство.

Каждый день с раннего утра, в любую погоду на стройке пруда.

Откуда же черпает силы этот старик?

Во-первых, силы он копит и собирает зимой. (Это как копят и собирают воду в колодцах в Великий пост.)

А во-вторых — это главное — силу старику дает мечта. А мечта у него такая — вырыть пруд, оставить по себе память.

Трава мурава краткое содержание рассказов из сборника – читать онлайн

Сайт издательства www.veche.ru

В Питер за сарафаном

Опять горели где-то леса, опять солнце было в дыму, неживое, словно заколдованное, и песчаная раскаленная улица, вся расчерченная черными тенями – от амбаров, от изгороди, от поленницы, – светилась каким-то диковинным неземным светом. И временами казалось, там, за окнами, не то Кащеево царство из полузабытой сказки далекого детства, не то какая-то неведомая фантастическая планета.

Но вокруг-то нас с Павлом Антоновичем никакой фантастики не было. Старинная крестьянская изба с плотно закупоренными окнами по случаю дыма и чада на улице, большая, еще битая из глины печь, с которой терпко пахло осиновым листом (старик держал козу), и занимались мы самым обыденным делом – разговором.

Павел Антонович, хоть и не выпускал из рук полотенца – в избе было душно и жарко, – выглядел еще молодцом. За столом сидел прямо, умные серые глаза из-под густых, все еще черных бровей глядели твердо. Но странно бывает устроена человеческая память! Павел Антонович хорошо помнил седые предания о «белоглазой чуди», некогда жившей у нас, на Пинеге, до прихода новгородцев и москвитян, живо мог рассказать о причудах кеврольского воеводы, которому возили питьевую воду за пятнадцать верст из одного холодного ручья, знал о пустынях в глухих чащобах по Юле, где в старину скрывались раскольники и беглые солдаты, а вот когда заходила речь о Гражданской войне на Севере – он сам был участником ее, – память ему частенько изменяла.

Нас выручала Марья Петровна, его жена, полная, грузная старуха с удивительно молодыми глазами.

– Да ведь ты опять, дедо, не в те сани сел, – с легкой усмешкой поправляла она мужа и при этом поощряюще подмигивала мне: – Пишите, пишите! Нынче вся жизнь на бумаге.

По прошествии какого-то времени Марья Петровна, сочувственно поглядывая на меня и на мужа, сказала:

– Все вы упарились. Не знаю, разве к Филиппьевне сходить. У ней завсегда квас на погребе. Старинного покроя человек… – И тут же воскликнула: – Вот она, легка на помине!

Я почувствовал, как легкая тень прошла по моему лицу, и вскоре услышал шорох веника на крыльце, скрип наружной двери. В избу вошла старушонка. Чинно перекрестилась, разогнулась и прошамкала какое-то приветствие на старинный манер, вроде «все здорово-те».

До чего же это была маленькая да ветхозаветная старушоночка!

И опять на память невольно пришла старинная сказка с ее добрыми и благочестивыми бабушками-задворенками. Впрочем, одета она была по-современному: стеганая коричневая безрукавка, серый матерчатый передник, сапожонки кирзовые, а от прошлого разве что подлинялый бордовый сарафан, да домотканый пояс с кистями, да синий повойник, выглядывавший из-под теплого бумазейного платка, по-старинному повязанного концами наперед.

– Что, Филиппьевна, в гости? – спросила хозяйка, подавая ей табуретку.

– Како в гости? Середь бела дня в гости! Филиппьевне-то пензии не платят. Это вам, молодым, по гостям ходить. Пришла про рожденье свое узнать.

– Ох ты господи! – всплеснула руками Марья Петровна. – Я и забыла тебе сказать. Завтра у тебя день рожденья.

– Завтра? То-то мне не сидится сегодня. Куделю пряду ноне. Председатель просит: «Выручи, Филиппьевна, без веревок сидим, никто не хочет престь». А как Филиппьевны-то не будет, к кому, говорю, пойдешь?

– Бабушка, – подал и я свой голос, – а сколько вам лет?

– Кто у вас в гостях-то? Худо вижу – весь свет в дыму. – Филиппьевна поднесла сухонькую коричневую руку к глазам и, подслеповато щурясь, посмотрела в мою сторону: – Молодец, кабыть? Откуда?

– Дальний, бабушка. – Я нарочно повысил голос, сообразуясь с ее возрастом.

– Чую, что дальний. У нас говоря-то, кабыть, потише, – с легким подковыром сказала старуха.

– Из Ленинграда, бабушка. Слыхала такой город?

– Она не только слыхала. Она бывала там, – не без удовольствия ответила Марья Петровна.

– Почто бывала-то? – с притворной сердитостью возразила Филиппьевна. – Я в Питере бывала-то.

– Так ведь это одно и то же, бабушка, – рассмеялся я.

– Одно, да не одно. В Ленинград-то на машинах ездят да по воздуху летают, а в Питер-то я пешком хаживала.

– Отсюда, из Ваймуши? – Это деревня километрах в четырех от Пинежского райцентра.

– Подальше маленько. Верст десять еще прибавь. Из Шардомени.

Я перевел взгляд на Марью Петровну, затем снова посмотрел на старушонку. Да не морочат ли они меня? Ведь это же сколько? С Пинеги до Двины, с Двины до Вологды… Свыше полутора тысяч километров! И вот такая крохотуля промеряла этакое расстояние своими ногами…

Но еще больше удивился я, когда услышал, что она ходила в Питер – за чем бы вы думали? – за сарафаном…

– Правда, правда, – горячо заверила меня Марья Петровна. – Ходила наша бабушка. За сарафаном ходила. Расскажи, Филиппьевна, не забыла еще?

– Как забыть-то… Мне еще тогда говаривали: ну, девушка, всю жизнь будешь вспоминать Питер. И верно: как вечер-то подойдет, так и почнет из меня жилочки вытягивать. Всю-то ноченьку как на вытяжке лежу.

– Это, Филиппьевна, годы выходят, – посочувствовала Марья Петровна.

– Да ведь мои годы еще что. Восемьдесят четвертый пойдет, а матенька у меня в девяносто лет за морошкой хаживала.

Павел Антонович, который с приходом Филиппьевны завалился на кровать и до сих пор хранил молчание, тут поднял крупную облысевшую голову:

– Про матенку-то ему неинтересно. Ты про то, как в Питер ходила. Раньше, бывало, только об этом и трещала. Питербуркой звали.

– Звали. И рассказывать любила. А сейчас вся дорога в дыму. А раньше-то что? Как начну вспоминать, каждый кустик, каждую ямочку вижу.

Все-таки Филиппьевна поддалась уговорам.

– Вишь, родитель-то у меня из солдатов был, бедный, – издалека начала она, – а нас у его пять девок. А мне уж тогда пятнадцатый год пошел, а я все в домашнем конопляном синяке хожу. Вот раз зашла к суседям, а у их посылка от сына пришла – в Питере живет. И такой баской сарафан прислал сестре – я дыхнуть не могу. Алый, с цветами лазоревыми – как теперь, вижу… Ну, скоро праздник престольный подошел – Богородица. Вышли мы с Марьюшкой – это дочь-то суседей, которым посылка из Питера пришла. Вышли впервой на взрослое игрище. Она в новом сарафане, а я в синяке, только пояском новым – сама соткала – подпоясалась. Смотрю, и робята толк в сарафанах понимают. Я хоть и маленькая росточком была, можно сказать век недоростком выжила, а на лицо ничего, приглядна была. А Марьюшка, прости господи, тюря тюрей – губы распустит, на ходу спит. А тут в новом-то сарафане нарасхват пошла. Бедно мне стало. Вот и думаю: мне бы такой сарафан! – боюсь в девках засидеться. А откуда такой сарафан возьмешь? Житье-то у родителей не богато. Братьев нет. Вижу, самой смекать надо. А где? Куда девку-малолетку возьмут? Ни в лес, ни в работницы. Да и сарафан-то питерский мутит голову. У иных девок тоже сарафаны, да не питерские – дак робята-то не так кидаются. Ну и порешила: пойду в Питер за сарафаном. Сходила…

– Эка ты, – подосадовала Марья Петровна, – да как ходила-то, рассказывай!

Филиппьевна вытерла темной рукой глаза.

– Мама как услыхала, что я в Питер надумала, заплакала. «Что ты, говорит, Олюшка, умом пошатилась?» А тата-покойничек, из солдатов был, крутой на руку. Икону с божницы схватил: «Моя, говорит, девка! Иди, Олька. Люди же, говорит, ходят». Ну, матенка непривычна была перечить – не нонешнее время. Назавтра рано встала, хлебцы испекла, а тата уж воронуху запряг. Мама в голос, суседи прибежали: куда да куда девку собираете? А тата молчит, подхватил меня как перышко в сани и давай кобылу вожжами нахаживать. Тоже и ему несладко было… Верст тридцать, до Марьиной горы, родитель подвез. Дал мне на прощанье рупь медью.

Федор Абрамов – Трава-мурава

Федор Абрамов – Трава-мурава краткое содержание

Цикл коротких рассказов (1955–1980)

Трава-мурава – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

— Куда это, Еремеевна, с чайником?

— На дачу. Не слыхал разве, у меня дача завелась?

Дача, дача… Это суседи так зовут, а я-то: татино пепелище. Три года назад Митрий переехал в середку деревни — надоело жить-то на отшибе. У нас, в верхнем конце, сам знаешь, и вода далеко — кажное ведро надоть в гору, и комары летом — заживо съедят, а зимой опять дороги к нам нету, болотом ездим. Там теперь главный-то тракт у нас, где молотилки, да пилорама, да мастерские.

Сама, сама парню-то посоветовала переехать. Буде, говорю, я помучилась, а ты давай в середку гнезда людского. Переехали. Дом Митрий построил — не знаю, есть ли лучше-то во всей деревне. Варанда, наверху избушечка, три комнаты, мне комната отведена. «Мама, говорит, ты всю жизнь в старье жила, покрасуйся хоть на старости, хоть под конец жизни свет увидь». А я знашь как в хоромах-то новых стала жить? Заболела. Какая-то болезнь пристала — сохну, аппетиту нету, и все на лежку, все на лежку тянет.

Митрий — не последний человек в деревне — дохтуров из района вызвал. Те наехали со всякими лекарствами. «Что, бабка? Чем болешь?» Надавали всяких порошков. Нет, не лучше. С фунт але боле за зиму выпила. Ну весны дождалась, вези, говорю, парень, матерь на старо пепелище. Хочу, говорю, перед тем, как глаза закрыть, на свое подворье поглядеть.

Ну приехали. Посидела я на бревнышке — изба раскатана, дом раскатан, потом попила водички из своего колодца. Мне и лучше. Я назавтра сама встала да и пошла. Вот с тех пор и хожу чуть ли не кажный день. У людей как бы робить да как бы что сделать, а я с утра чай пить на свое подворье. Митрий от дождя и сараюшку поставил. «Делай, мати, как тебе надобно, хоть каждый день ходи на свое подворье чай пить, только не помирай».

ВЗАПЯТКИ ПОСМОТРЮ

Глинковская старуха превыше всего любила лес. Люди, бывало, в церковь, а она в лес.

— Идите, идите, а я вам взапятки посмотрю.

БОБЕР-ХОЗЯИН

Идем по лесу со старым охотником. Впереди — просвет.

— Сейчас потише. Речка будет, а на речке плотина бобровая. Может, и самого бобра еще увидим. Нет, не увидим. Тихо этот бобер живет. Хозяин. Все у него в аккурат.

Да, вот как жизнь устроена. Мы думаем, только середь людей — хозяин, не хозяин. Нет, парень, и звери на разный манер.

Вот за тем мысом бобер живет. Дурак дураком. Корму — ивняка, березы было на десять — одиннадцать лет. Живи припеваючи. А он что сделал? Плотину сразу поднял на два метра — сколько поел не поел затопленного кустарника — тот обсох за год. А раз обсох — все: ищи другое место да строй новую нору.

А умный-то бобер, хозяин-то который, он до десятка лет, а то и больше одной плотиной пользуется. Как пользуется-то? А по-хозяйски объедает. Сперва маленькую плотнику поставит, чтобы вода залила берег — чуть-чуть, чтобы ровно на год еды (кустарника) хватило. Объел осинку, березу, ивняк затопленный, снова приподымал плотину, и так раз десять. Так делает-то хозяин-бобер.

То же и лось. Иной пройдет мелкий сосняк как хозяин, объест столько, сколько надо. А другой весь поломает. Шлепает, пасть не закрывши, — на все ему наплевать.

ЗА СЛОВАМИ К БАБУШКЕ

— Теперека всё к фершалице. По случаю и без случая. Чирей вскочил — к Маньке, брюхо заболело — к Маньке… А у нас, бывало, отец даже похмелялся словами. Утром проснется, голову не поднять.

— Девки, сходите за словами к Митрофановне.

Мы возьмем ведерко але ковшик — побежали.

— Бабушка, выручай тятю, голова разламывается с похмелья.

Бабушка зачерпнула водички из ушата, чего-то пошептала: идите с богом.

Тятя выпьет весь ковшик до капельки, только крякнет:

— Ну вот теперь и я человек.

ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО

— Дедушко, — спросил маленький внучек, с которым обычно Антон Егорович коротал дома дни, — а какое лекарство всех лучше?

— В сарае? Дак давай я сбегаю.

— Не принести тебе, родимый. То лекарство работой называется, и взять его могу только я.

— Ну дак давай обопрись на меня да пойдем в сарай.

КОГДА С БОГОМ НА «ТЫ»

Поля Манухина привела к своей бабушке жениха, учителя средней школы, знакомиться.

Бабушка приняла жениха любимой внучки с открытой душой, по всем правилам северного гостеприимства. Все, что в доме есть, даже бутылочку, на стол выставила, Одно не понравилось Поле: бабушка с первых же слов стала называть жениха на «ты». Поля терпела-терпела да и решилась наконец:

— Бабушка, Виктор Викторович, — она нарочно назвала жениха по имени и отчеству, чтобы посильнее пронять бабушку, — из города, а в городе не принято людей с первого раза называть на «ты».

— Ничего, — ответила бабушка, — стерпит. Я с малых лет с самим господом богом разговариваю на «ты», дак уж с человеком-то, думаю, можно.

ТРЯСОГУЗКА

Не сложились у Ивана Васильевича отношения с племянником. И это до слез было обидно. Своих детей у Ивана Васильевича нет, племянник Геннадий — самая близкая родня, а вот нет душевной близости, и все тут. По этой причине Иван Васильевич и в деревню-то стал ездить не каждый год.

А было, было время, когда маленький Генка ни на шаг не отступал от дяди.

И весь день до позднего вечера, как хвостик, неотлучно таскается за ним.

И так было до тех пор, пока Ив. Вас. однажды не расстрелял трясогузку.

Трава-мурава — краткое содержание произведения Абрамова

«Родное пепелище» кратко

У старой Еремеевны дом, построенный еще ее отцом, стоял на краю деревни. Очень неудобно стоял: воду носить было далеко, да в гору. Зимой дороги в тот конец нет… И посоветовала она сыну выстроить новый дом в центре – хватит, мол, я всю жизнь промучилась, а ты переезжай. Новое жилище удалось на славу. Мать поселили в лучшую комнату. Но почему-то она стала хворать, и привезенные из района доктора не смогли ей помочь.

Костёр 1982-01, страница 8

Хожу я по травке, хожу по муравке, Мне по этой травке ходить не находиться, Гулять не нагуляться.

(Из народной песни)

КОМУ-ТО И РОБИТЬ НАДО

Запоздалая весна, запоздалый сев. С радостью вглядываюсь в свежевспаханное, лоснящееся от влаги поле, в березовый перелесок, в который скатывается пашня.

Вдруг оттуда со стороны перелеска доносится тонюсенький веселый голосок, который так не вяжется с содержанием песни:

Сижу на карточки гадаю, сама себя я веселю…

Проходит каких-то две-три минуты, и из низины из-за гребня подымается рыжая лошадка с бороной, а на лошадке белобрысенькая девчушка. Босиком. С березовой вицей в руке.

— Здравствуй, — машу ей рукой.

— Кто же тебя выучил петь такие песни?

— Никто. Сама научилась. Мама говорит: пой, Анка, веселее будет.

— Отучилась. Восемь классов выходила.

— И больше не будешь?

— Не. Все братья ученые, мама говорит: кому-то и робить надо.

И тут девчушка огрела лошадку вицей и поехала дальше, затянув какую-то новую, незнакомую мне песню.

ВО КРЕСТЬЯНСТВЕ ВЫРОСЛА

По тихой вечерней улице, поскрипывая и покачиваясь, плывет огромный кузов, с верхом на

битый свежим сеном, у кузова

растоптанных опорках. А где человек?

Человек объявился лишь тогда, когда кузов вошел в закоулок к Вороницыным. Настасья Степановна, ветошная голубоглазая старушонка. Вся задохлась, запарилась — еле на ногах стоит. — Чего так убиваешься? В твои ли годы с се

ном возиться? Дети-то куда смотрят?

— Звали. И Артем звал, и Иван звал. Не отталкивают, не отталкивают от себя матерь, грех жаловаться. И деньгами не обижена — посылают.

— Робить-то и у сыновей можно.

— Нет, не та работа. Бескоровники. А я во крестьянстве выросла, мне первым делом коровушку нать. С коровушкой-то мне и жить весело. Вечером ложишься с думой о ней и утром встаешь — опять она на уме. А ночью-то проснешься, тоже первым делом: где у меня Лусонька-то? А у их, у детей, о чем думаешь? Все думано-переду-

Нет, нет, я люблю работать. Мне не в тягость корова. С коровой-то я только и человек.

Петр Васильевич торговал в потребиловке еще до войны, а старушонки, завидев кого-либо с покупками, еще и поныне говорят: «Где была? Не у Петра Васильевича?».

В тридцатых годах селяне не часто ходили в лавку (какие деньги у колхозника!), а если уж выходили, то это было для них целым событием,

Рисунки В. Толкова

«Лучшее лекарство» Абрамова кратко

Федор Абрамов — Трава-мурава

Трава-мурава
РОДНОЕ ПЕПЕЛИЩЕ
— Куда это, Еремеевна, с чайником?

— На дачу. Не слыхал разве, у меня дача завелась?

1981
ВЗАПЯТКИ ПОСМОТРЮ
Глинковская старуха превыше всего любила лес. Люди, бывало, в церковь, а она в лес.

— Идите, идите, а я вам взапятки посмотрю.
БОБЕР-ХОЗЯИН
Идем по лесу со старым охотником. Впереди — просвет.

А умный-то бобер, хозяин-то который, он до десятка лет, а то и больше одной плотиной пользуется. Как пользуется-то? А по-хозяйски объедает. Сперва маленькую плотнику поставит, чтобы вода залила берег — чуть-чуть, чтобы ровно на год еды (кустарника) хватило. Объел осинку, березу, ивняк затопленный, снова приподымал плотину, и так раз десять. Так делает-то хозяин-бобер.

То же и лось. Иной пройдет мелкий сосняк как хозяин, объест столько, сколько надо. А другой весь поломает. Шлепает, пасть не закрывши, — на все ему наплевать.
ЗА СЛОВАМИ К БАБУШКЕ
— Теперека всё к фершалице. По случаю и без случая. Чирей вскочил — к Маньке, брюхо заболело — к Маньке… А у нас, бывало, отец даже похмелялся словами. Утром проснется, голову не поднять.

— Девки, сходите за словами к Митрофановне.

Мы возьмем ведерко але ковшик — побежали.

— Бабушка, выручай тятю, голова разламывается с похмелья.

Бабушка зачерпнула водички из ушата, чего-то пошептала: идите с богом.

Тятя выпьет весь ковшик до капельки, только крякнет:

— Ну вот теперь и я человек.

1981
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО
Антон Егорович, великий труженик, из тех, на ком держался колхоз, заболел. Местный фельдшер и вызванный из райбольницы врач навыписывали старику кучу всяких лекарств. Да еще дочери из города прислали.

— В сарае? Дак давай я сбегаю.

— Не принести тебе, родимый. То лекарство работой называется, и взять его могу только я.

— Ну дак давай обопрись на меня да пойдем в сарай.

1981
КОГДА С БОГОМ НА «ТЫ»
Поля Манухина привела к своей бабушке жениха, учителя средней школы, знакомиться.

Бабушка приняла жениха любимой внучки с открытой душой, по всем правилам северного гостеприимства. Все, что в доме есть, даже бутылочку, на стол выставила, Одно не понравилось Поле: бабушка с первых же слов стала называть жениха на «ты». Поля терпела-терпела да и решилась наконец:

— Ничего, — ответила бабушка, — стерпит. Я с малых лет с самим господом богом разговариваю на «ты», дак уж с человеком-то, думаю, можно.
ТРЯСОГУЗКА
Не сложились у Ивана Васильевича отношения с племянником. И это до слез было обидно. Своих детей у Ивана Васильевича нет, племянник Геннадий — самая близкая родня, а вот нет душевной близости, и все тут. По этой причине Иван Васильевич и в деревню-то стал ездить не каждый год.

А было, было время, когда маленький Генка ни на шаг не отступал от дяди.

И весь день до позднего вечера, как хвостик, неотлучно таскается за ним.

И так было до тех пор, пока Ив. Вас. однажды не расстрелял трясогузку.

Генка посерел, а потом вдруг закрыл ручонками глазки и с плачем, с рыданьем побежал на задворки.

Неужели вот эта трясогузочка встала между Ив. Вас. и племянником?

С тех пор, что ни делал Иван Васильевич, чтобы вернуть былую любовь племянника, но все напрасно…
АВАГОР И ШАВАГОР
— Мелкий пошел народишко. Морошка. Война подкосила людей-то. Голод-то этот затяжной. После войны ребят в армию надо брать — слезы: не вытягивают ростом. Специально на откормку ставили.

А какие раньше-то богатыри на Пинеге жили! Слыхал про Авагора-то да Шавагора? Два брата были. Один на Авой горе жил — километра два повыше Верколы. Там и доселе борозды от полей видать. А другой — у Шавой — ниже деревни два километра.

И вот Авагор все к брату на лодке ездил в бане мыться. Раз шестом толкнется — лодка на сто метров вперед летит. А то опять хватится который — топора под рукой нету: «Брат, кинь-ко мне топорик!»

И кидали. С горы на гору кидали. За четыре версты.

Вот какие на нашей земле люди-то в старину жили!
ГИПЕРБОЛА (Рассказ старого учителя)
Гимназия в провинциальном городке. Бюджет: половина от казны, половина — благотворителей.

Старому учителю, тогдашнему ученику гимназии, из бедной, в прошлом чуть ли не крепостной семьи, учившемуся на казенном коште, выпал на экзамене билет: «Животные Африки».

— Этот гиппопотам живет в воде и съедает зараз воз сена.

— Ну это ты, голубчик, загнул, — говорит купец.

Учитель гимназии ему шепчет на ухо:

— Так это же, ваше сиятельство, гипербола.

— Читал, читал. Гиперболу-то я знаю. Та и три воза съест.
ОФИМЬИН ХЛЕБЕЦ
— Справедливости на земле нету. Бог одной буханкой всех людей накормил — сколько молитв, сколько поклонов. Я еще маленькой была, отец Христофор с амвона пел: и возблагодариша господа нашего, единым хлебом накормиша нас… А про меня чего не поют? Я не раз, не два свою деревню выручала. Всю войну кормила. Мохом.

Конец ознакомительного отрывка ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?

Эта книга стоит меньше чем чашка кофе! УЗНАТЬ ЦЕНУ

«Ради памяти о себе» краткое содержание

Голосов: 143
Читать краткое содержание Трава-мурава. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Описание культуры

Горожанам даже невдомек, что встречают они траву горца практически у себя под ногами. Спорыш селится не только на газонах, но также в расщелинах асфальтовых тропинок, на свалках, возле жилищ, на выгонах и т.п. Там, где другим растениям некомфортно, легко обживается травушка-муравушка.

Чтобы не спутать представителя семейства Гречишных с другими растениями, нужно выяснить, как горец выглядит.

Семена травы

Описание травы:

Часть растения	Признаки
Стебель	Ветвистый, лежачий или слегка приподнятый, с типичными для вида «коленцами»
Листья	Очень мелкие, ланцетные, эллиптической формы, темно-зеленого окраса
Цветки	Миниатюрные, беловатого цвета, иногда с розоватыми краями. Прячутся по 3-5 шт. в лиственных пазухах
Корень	Ярко выраженного нет – его заменяет полегающий стебель с небольшими укореняющимися ответвлениями
Плод	Орешек на 3 грани черного или коричневого цвета

Разновидности горцев:

В семействе Гречишных имеются и другие представители с подобным названием, но внешне они отличаются друг от друга.

· Снаружи бурый, на изломе розоватый

На заметку! Описанные разновидности также используются в народной медицине для лечения различных заболеваний.

Если интересна трава мурава что такое это за растение, уже можно понять из приведенного выше описания.

Трава мурава краткое содержание

«Родное пепелище» кратко

«Лучшее лекарство» Абрамова кратко

«Ради памяти о себе» краткое содержание

Абрамов. Краткие содержания произведений

Картинка или рисунок Трава-мурава

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Пьеса представляет собой оригинальную трактовку легенды об Оресте и Электре, которая является частью легенды о Трое. Изначально история рассказывает о том как Клитемнестра и ее любовник Эгисф погубили Агамемнона и стали править

Однажды, проснувшись утром, героиня рассказа Таня увидела перед собой необычное создание – Глюк. Привидевшийся странник предложил девушке исполнить несколько ее желаний

Город наблюдает, как скупой и злобный торговец Дикой бранит собственного племянника Бориса. Когда он удаляется, племянник признается другу Кулигину, что переносит всю брань только из-за наследства. Хотя люди утверждают, что наследства он не получит.

Повесть рассказывает о первой любви молодых людей. Юноша, от лица которого и ведётся повествование, влюбляется. Его поразили в её нежные руки, которые так красиво белеют в темноте.

Данило узнал, что его тесть является злобным колдуном. Он приговорил его к смертной казни, но Катерина, поддавшись речам старого отца, обманула мужа и отпустила преступника

Книга писателя «Трава-мурава» является сборником коротких рассказов, близких по тематике. В рассказе «Родное пепелище» автор знакомит читателей с пожилой крестьянкой Еремеевной. Жила она на горе, на самой окраине сибирской деревни, в старом доме вместе со своей семьёй. Когда-то эту избу срубил её отец. Зимой добраться до неё было нелегко, как и носить воду в гору. В этом доме прошла вся её жизнь.

На семейном совете решили поселиться в центре деревни. Здесь и дороги хорошие, и колодец близко, и комары меньше надоедают. В новом доме Еремеевне выделили лучшую комнату. Но вскоре стали замечать, что загрустила старушка, стала часто на здоровье жаловаться. Приглашали к ней доктора, тот кучу лекарств дорогих прописал, но ничего не помогало. Стала Еремеевна просить, чтобы отвезли её на родное пепелище. Посидела она на старом брёвнышке, выпила холодной воды из родного колодца. И отпустила её болезнь. С тех пор почти каждый день Еремеевна туда сама ходит и на здоровье жаловаться перестала.

В рассказе «Лучшее лекарство» автор повествует о простом сибирском крестьянине Антоне Егоровиче. Однажды старик тяжело заболел и целыми днями лежал на постели. Чтобы ему не было скучно, его развлекал малолетний внук. После последнего посещения врача, который выписал Антону Егоровичу новые лекарства, внук спросил деда, какое из них самое хорошее. Егорович внимательно посмотрел на внука и ответил, что лучшее средство от любой болезни находится у него в сарае. Мальчик не догадался, что он имел в виду обычную каждодневную работу. Тогда дед с большим трудом поднялся и повёл его в старый сарай. Там на видном месте стояли сани, которые Антон Егорович не успел доделать. Взяв в руки топор, он принялся за дело. Внук помогал ему. Поздно вечером они закончили работу и довольные отправились ужинать. За время болезни Антон Егорович впервые поел с аппетитом. Значит, подействовало его лекарство.

Старик, которому исполнилось семьдесят пять лет, в рассказе «Ради памяти о себе» решил оставить после себя пруд, сделанный своими руками. Несмотря на то, что у него не было левой руки, а правая была сильно изуродована на войне, он в тёплое время года с утра до вечера копал пруд. Использовал старик только лопату и старое корыто на верёвке, с помощью которого он вывозил землю. Зимой он отдыхал, а летом опять принимался за дело. Для воплощения своей мечты старик уже пять лет копал пруд и верил, что у него всё получится.

Также читают:

Рассказ Трава-мурава

Абрамов. Все произведения

Трава-мурава. Картинка к рассказу

Сейчас читают

В спальне находится девушка Соль. Открывается тайная дверь и появляется крепкий мужчина Карлос и прячется в спальне. Молодой парень по имени Эрнани, который является любимым доньи Соль

Рассказ повествует нам о мистере Пиквике, который создал Пинквинский клуб, основным направлением которого было наблюдение за людьми, изучение их нравов и особенностей поведения в разнообразных ситуациях.

Главный герой произведения Антуан Рокантен ведет дневник, с помощью которого он надеется докопаться до истины, разобраться в изменениях, происходящих в мире и в нем самом. Осознание мира дается герою нелегко, его постоянно преследует тошнота

Молодая учительница уезжала из командировки в курортном городке в Москву. В купе она познакомилась с актером Вадимом Померанцевым, который играл в фильме роль учителя.

В произведении «Легенда об Уленшпигеле», созданном бельгийским писателем Шарлем де Костером, рассказывается о жизненном пути Тиля по прозвищу Уленшпигель в страшное время, когда в его родных землях творила суд над всеми людьми инквизиция